Боль мальчиков и мужчин — мужеподобность в американской культуре

READ IN ENGLISH | LIRE EN FRANCAIS
Перевод: Gauthier Nicolle-Chalot

У каждого есть свои внутренние страдания. Я не встречал никого, у кого бы было безупречное детство. Шрамы  от боли, потери и отчуждения есть у всех. Варьируется лишь степень способности человека рассказывать о своих переживаниях окружающим и признаваться в них себе самому. Будучи тренером по личностному развитию, я заметил, что мужчины говорят о своих чувствах с гораздо большим трудом, чем женщины. А в американском обществе у большинства мужчин и подавно никогда не было стремления к этому.

В последнее время американское общество штормит. Не проходит и дня, чтобы не было слышно о сексуальном или социальном насилии. Периодическая стрельба в школах лишний тому пример. Насилие и всеобщее негодование систематически пестрит в заголовках новостей. Будучи американцем, давно живущим в Европе, и работающим межкультурным тренером, меня часто спрашивают о том, что именно, в культуре США, порождает акты насилия.

Чтобы лучше понять, нужно обратиться к специалистам межкультурных исследований. Сорок лет назад, Герт Хофстеде, один из первых, изучил «преимущество мужеподобности» в разных странах мира (Прим.ред.: культура каждой страны может быть женственной или мужеподобной (“маскулинной”, от masculinity), в зависимости от организации всей национальной культуры больше склоняющейся по определенным признакам к мужскому или женскому началу). США получили оценку 67 (из 100). Это высокий коэффициент, но меньше, например, уровня Японии (95). В данном случае разница в том, что Хофстеде называет “мягким коллективизмом”, который препятствует неприкрытой конкуренции в Японии. С социологической точки зрения, уникальность США заключается в крайне высоком индивидуализме (91), который при высоком уровне мужеподобности создает очень грубый дух соперничества — менталитет “winner-takes-all” (победителю достается все). Данная «культура победителя» чувствительно способствовала экономике растущей нации, но не обошлось без социальных последствий: отчуждение и ущербность слишком многих мальчиков, ставших взрослыми мужчинами.

Традиционно в США у большинства мальчиков и юношей отсутствует образец мужского эталона, с которым они могут, не стесняясь, поговорить о своей уязвимости. Я рос в 70-е и тогда эмоциональных мальчиков неизменно осмеивали и подвергали грубому обращению. Расти в культуре, где воспитываются архетипы ковбоев и героев комиксов (сильных, немногословных и рассчитывающих только на себя), неизбежно подразумевало себя постоянно сдерживать из боязни говорить о своих эмоциях. Мальчики-подростки находились под постоянным давлением соответствия запрограммированным мужеподобным канонам американской культуры. Последние также были напичканы неписанными законами: “Не будь тряпкой!”, “Не плачь!” и особенно “Не доверяй другим парням”. Те, кто не хотел вписываться в эти рамки и пытаться с ними ужиться, либо подвергались гонениям, либо замыкались на себе и изолировались от общества. Десятилетия спустя я задаюсь вопросом — а есть ли какие-либо улучшения сегодня?

Недавно я слушал интервью Уоренна Фаррелла, социального психолога и автора книги “The Boy Crisis” (Мальчишеский кризис). Он утверждает, что общей чертой у большинства устраивавших стрельбу в школах является то, что почти ни у одного не было отца. Это, безусловно, не единственный фактор, но он отнюдь немаловажен. Я всегда был сторонником строгих законов по контролю за оружием, хотя понимаю, что это только (малая) часть решения. Оружие является лишь симптомом психологического насилия глубоко засевшего в американской культуре. А корень проблемы — эмоциональная изоляция, которую необходимо выкорчевывать любой ценой.

Фаррелл не единственный эксперт, забивший тревогу по поводу этой социальной беды. За последние годы десятки психологов побывали на телевидении. Все они выступают за жизненно важную потребность мужчин найти отдушину и говорить о своих страданиях с другими. Конечно, первым и важнейшим спутником или другом мальчика является отец, однако слишком много пап отсутствуют или испытывают неловкость в откровенных беседах с их сыновьями. Возможно потому, что играют роль, неосознанно заученную у их собственных отцов.

Думаю, что лучшая метафора насилия — это  сорняки в саду, глубокие корни которых не так легко вытащишь из земли. В культуре “the winner takes all (победителю достается все), этой властью обладают чемпионы, которые с удовольствием выставляют её напоказ. Знаменитый юнговский психоаналитик Джеймс Холлис, вероятно, ближе всех подобрался к сути проблемы. В своем произведении “Under Saturn’s Shadow: the Wounding and Healing of Men” (Под тенью Сатурна: боль и исцеление мужчин), он называет комплекс власти “основной силой в жизни мужчин, движущей ими и причиняющей им боль, которой они ранят окружающих”.

Позитивная сторона заключается в том, что я усматриваю растущее осознание и желание мужчин переосмыслить ожидания от них и их общественную роль. Есть признаки, что американские папы становятся эмоционально более открытыми со своими сыновьями. В прошлом декабре эта утешительная тенденция проявилась в небольшом городке Техаса. Газета The Guardian рассказала о средней школе, организовавшей “Завтрак с папой” для 150 подростков, где заведующие стали опасаться, что десятки школьников останутся без папы. Во избежание подобного эксцесса и дабы у всех участников был, по крайней мере, “заместитель” папы, они дали объявление в местную газету, в котором пригласили 50 желающих мужчин поучаствовать в церемонии. К их великому удивлению, на церемонию пришло больше 600 мужчин!

Еще недавний пример постепенного осознания этой проблематики можно увидеть в неожиданном успехе малобюджетного независимого фильма “Call me by your name“. И даже если он не может соперничать с экранизациями фантастических комиксов в американском бокс-офисе, его успех стал настоящей маленькой революцией. И вот почему. Во-первых, это история о гомосексуальном подростке Эльо, который не стреляется и которого не застреливают в конце фильма. И во-вторых, в нем изображен ментально гибкий отец, который узнав о влечении сына к другим мужчинам, садится и разговаривает с ним по душам — без гнева, без стыда и без осуждения. Конечно, невозможно оценить эмоциональное влияние финальной сцены на всех американских мужчин, независимо от их сексуальной ориентации. Если отцы в глубинке Колорадо могут начать считаться с гомосексуальностью Эльо и рассмотреть себя в страданиях подростка от потери первой и (к слову) невозможной любви, тогда, возможно, наша страна может начать переворачивать целую страницу истории.

А страница, которую предстоит перевернуть, далеко не из легких и на это может потребоваться не одно поколение. Изменить архетипы в общественном «программном обеспечении» американского менталитета не просто (от редакции: так же как и в любой другой культуре…). Однако усилия для воспитания молодых людей и нюансирование того, что значит быть мужчиной, освободили бы их от постоянного социального давления, заставляющего подстраиваться под неестественный идеал.

Безусловно, не все “победители” — грубые мачо. А некоторые мальчики просто не хотят или не чувствуют нужды делиться своими слабостями. Но эта возможность должна быть для тех, кто в ней нуждается. Более того, женщинам, так же как мужчинам, необходимо иметь возможность открыто говорить о таких ценностях, как сострадание и понимание, не боясь, что их заклеймят слабаками или неженками.

Будучи американцем, я по своей натуре оптимист и знаю, что мы можем достичь успеха. Сострадание к людям из экзогенных групп (внешние социальные группы) есть часть американской культуры. Все начинается с протянутой руки отчужденным и диалога: учителя со школьником, соседа с соседом, матери с дочерью, отца с сыном. Никаких текстов, никаких твитов — только живые разговоры, где слушают головой и сердцем. Поначалу будет странно и неловко, но нужно продолжать по принципу «пар костей не ломит». Ибо, как я и сказал в начале, у каждого есть свои внутренние страдания.